Другого мне не надо!

Когда Людмила Федоровна Забабуркина рассказывает про свою семью и детство в городе Славянске – уютном городке Донецкой области, то повторяет: «Мы никогда не бедствовали. Мы очень хорошо жили. У нас была отдельная двухкомнатная квартира с мебелью. Я даже помню свой кукольный уголок в ней…».
Довоенная жизнь подернута дымкой. Плохо помнит Людмила Федоровна подружек, которые остались только на фото и даже свои имена растеряли по пути в настоящее. Вспоминается добрый и веселый Виталий Ефимыч – друг семьи, вечно облепленный малышней, и мамино сочувствие, что у него нет своих детей… И довоенный визит в Москву к маминой сестре, профессорской жене Эрнестине Давыдовне, которая учила ее ездить на эскалаторе: «Станешь на ступенечку и стой. Она тебя сама повезет…» А еще… «Мама всегда и везде заплетала мне банты…» Позже сестре Танечке, родившейся уже в Потсдаме, мама будет делать настоящие букли, по обычаю немецких девочек, накручивая волосы на гребешок. Но это будет потом.
Война застала семью на территории бабушкиного дома в Новочеркасске: папа приехал на побывку из школы спецорганов КГБ в Москве (в то время Федор Мирошниченко был лейтенантом КГБ, в Сарове же дослужился до звания полковника), туда же приехали и мама с Милочкой. Страшная весть застала маму и Милу в электричке. Дело было так: Мила спокойно сидела в обнимку со своим любимым пупсом Юрой (сама назвала кукленка) и смотрела в окно, радуясь тому факту, что семья в сборе, поезд едет быстро-быстро, и… «Люди вещи бросают, а вы тут с куклами обнимаетесь!..» – хмуро бросила какая-то тетенька, прервав поток счастливых мыслей. «А зачем люди бросают вещи?» – удивленно спросила мама. «Война!» – резко сказала женщина и вышла на станции. Вечером того же дня Мила с мамой уже слушали выступление Сталина по радио, а дальше… Папа срочно уезжает в Москву, а мама с дочкой – в Славянск за необходимыми вещами и документами. Мила помнит, как мама относила вещи и мебель к соседям, с тем чтобы, вернувшись, забрать обратно. Но ни дочь, ни мать не знали, что в свою двухкомнатную квартирку – символ домашнего уюта в их собственном представлении – они уже никогда не попадут. Итак, прижимая к груди Юру, Мила поехала в эвакуацию в Кабардино-Балкарию. Не эвакуироваться нельзя – семья сотрудника КГБ, к тому же мама по национальности еврейка… Вот так и оказались мать, дочь и кукла в поселке Кахун, в мазанке без окон. Впрочем сюда вместе с ними приехали и родственники по папиной линии. Семилетняя Мила, увидев домишко, заплакала во весь голос: «Мы не будем жить в этом курятнике!..» Взрослые утешали: «Ну не навсегда же! Потерпи, девочка…».
О музыке и категории падежей
– Нам повезло, мы немцев не видели. Если бы попали к ним в руки, не жить бы ни маме, ни мне… Мы не всю войну прожили в Кахуне, потом поехали в Пензу, потом в Новочеркасск, когда немцев прогнали с Украины… Жили как все – писали письма папе на фронт, отсылали фотографии…
В Потсдаме, куда определили папу после войны, я прожила два года. Нам дали там трехкомнатную квартиру c чудесной немецкой мебелью, вот смотрите – этот шкаф оттуда и два стула, им больше 70 лет, а они не шатаются, не гнутся. Как литые!
Я училась там в специальной школе, куда нам прислали русских учителей. Помню свои неуспехи по алгебре и геометрии, снисходительно прощаемые папой, который частенько сам решал мне задачки…
А еще у меня была учительница по музыке – фрау Мари Опперман. У нее был сын Вольфганг, с которым мы порой переглядывались, но ни разу не поговорили из-за незнания языка. Играла фрау Опперман превосходно. Отец однажды попросил ее что-нибудь исполнить на пианино, и она сыграла Первый концерт Чайковского. Помню, как завороженно мой папа ее слушал. Мари говорила, что я способная. Мне было приятно это слышать, и я даже отважилась поучаствовать в концерте учащихся в Потсдаме. Не помню, что это был за зал, но он был очень красив, не сказать – роскошен. Мне понравилось, как играла одна немецкая девочка, мы с ней поулыбались друг другу, но так и не познакомились… В Потсдаме родилась Танюшка, моя любимица. В Потсдаме я ела мороженое из ажурной хрустящей салфетки. Такое больше не видела нигде…
Но когда я переходила в 7-й класс, нас известили, что русская школа в Потсдаме закрывается. Поэтому родители решили отвезти меня в Новочеркасск к бабушке. Так я оказалась в тесной квартирке с удобствами на дворе, без родителей, но в своей стране, по которой, признаться, очень скучала в красивой, но чужой Германии.
Попала я в 5-ю среднюю женскую школу в Новочеркасске (тогда было еще раздельное обу-
чение). Познакомилась там с двумя своими лучшими подружками – Лидочкой и Майей. Лида была очень боевая и привлекла меня тем, что не боялась спорить с учителями. Майя была помягче. Но я их обеих любила и люблю. Мы с ними перезваниваемся до сих пор.
Потом я поступила в педагогический институт в Новочеркасске за компанию с Майей. Но получить диплом не смогла – не сдала госэкзамен по русскому языку. Так всю жизнь прожила с «высшим незаконченным». А билет-то был, может, и не самый трудный – «категория падежей», но очень я была впечатлительная: передо мной девушка сказала, что если ей попадется этот билет, то она непременно его «завалит».
Когда папу направили сюда, я приехала вместе с семьей и устроилась преподавать немецкий в школу № 13. Через два года уволилась, и в моей характеристике стояла такая запись: «Не владеет дисциплиной учащихся». Что ж, сказать по правде, действительно не владела…
Потом пошла в детский сад, там проработала дольше, но та же «дисциплина» наконец-таки привела меня к мысли, что педагогика – это не мое.
Потом Людмила Федоровна устроилась в первый отдел комплектовщицей, да так и осталась, несмотря на свою образованность и интеллигентность, на нижней должности – перед начальством не умела выслуживаться, жила просто и честно.
Семья, как главная ценность
Своего мужа Людмила встретила в парке Зернова. Было ей тогда 25, а Ивану Забобуркину 23.
Иван подошел к двум подружкам со словами: «За вами не угонишься!», и потом уже весь вечер не отходил от Людмилы. Как и не отходил всю жизнь. «Иван Сергеевич был из простых. Хоть и стал начальником смены, вышел, можно сказать, в руководство, порой любил выпить, мама это не совсем одобряла, но я всегда говорила – он честный и хороший, у меня другого мужчины не будет…»
В последние годы жизни Ивана Сергеевича Людмила Федоровна ухаживала за лежачим больным – у него отняли стопу. И вот уже одиннадцать лет как схоронила она супруга своего. Но моя собеседница не одинока – в Сарове живут ее сын с невесткой, которых Людмила Федоровна просто обожает.
А где младшая сестра Танюшка, девочка с буклями, преемница целлулоидного пупса Юры? Та пожила в Германии подольше, потом выучилась в экономическом институте и благополучно вышла замуж. Ей сейчас 65, музыкальный работник живет в Москве. «Она умная, всегда была умнее меня», – говорит Людмила Федоровна и ласково смотрит на глазастую кудрявую девочку на руках строгой женщины в очках – мамы Марии Давыдовны…

И.Егорова

Добавить комментарий

Spam Protection by WP-SpamFree