Понятно, что те двести лет, что Россия читает Пушкина, у каждого – свое видение личности поэта, творчества и значения его.  Размышлениями о «своем» Пушкине поделился нижегородец Владимир Терехов.

Владимир Михайлович Терехов. Заслуженный работник культуры РФ, председатель Нижегородского отделения Российского союза профессиональных литераторов, член Нижегородского Пушкинского общества, создатель Нижегородского литературно-мемориального музея Н.А.Добролюбова, Нижегородского музея А.С.Пушкина (открыт в 1999 году как филиал музея Н.А.Добролюбова, ныне – филиал Болдинского музея), музея-квартиры ак. А.Д.Сахарова (открыт как филиал музея Н.А.Добролюбова в 1991 году, ныне – самостоятельный музей). Автор книги очерков «Завтра будет бой!» о создании вышеуказанных музеев, автор книг стихов «Без славы и денег», «Покаянные дни», «Русский монолог», «Вещие речи». Редактор и издатель ряда книг.

Начнем со стихов

…С чего-то начать надо. Начинаю со своих стихов, посвященных поэту, в которых  он «мой». У меня к нему отношение сложное, как к Богу или, если хотите, как и к Богу.

Глядеться в пушкинское зеркало должен каждый пишущий, стихи-то уж тем более, но если рожа крива, то на Пушкина пенять нечего. Любовь к поэту часто оборачивается сектантством, конформизмом. У меня как-то вырвалась фраза, что при слове «пушкинист» мне хочется схватиться за пистолет. Сейчас часто вспоминаю пушкинское: «Разум ищет, сердце не находит». Это про отношение к вере.

НА ЮБИЛЕЙ  А.С. ПУШКИНА

I
Два столетия пролетели.
Поэты российской земли
каких только песен не спели!
Но лучше, чем он, не смогли.
Постирали все, перерыли
пушкинисты разных мастей.
Все, что и не надо, раскрыли –
его не постигли страстей.
Юбилеями настигали
За сомнений былых грехи
славословьем его стегали,
как только способны верхи.
А народа любовь простая,
скромны ее знаки, тихи,
когда вновь наизусть читают
деды внукам его стихи.

II
Застрелили его в январе
И куда же, Боже, смотрел ты?!
Встрепенулись все враз при дворе,
свои сочиняя легенды:
в смерти, дескать, Дантес ни при чем,
Таша  тоже не виновата.
До сих пор река сплетен течет,
шумит у поэта кровати.

Наступила потомков пора
убивать своим пониманьем:
выливались из-под пера
желчь восторга, яд покаянья.
Реже скальпель, а чаще обух
«пушкинистики» очень точен.
И поэт извертелся в гробу
как ребенок, проснувшийся ночью.

III
«Пора, мой друг, пора!» – слова обыкновенны,
но ими жил, живу и буду жить,
пока не празден ум, пока надежны вены,
пока крепка рука и голос не дрожит.
Пусть страшен русский бунт, и снова не до пашен,
пусть снова рать готовится на рать,
живут во мне слова его, мои и наши:
«Пора, мой друг, пора!
Пора, мой друг, пора!»

Пушкин осчастливил своим появлением русскую литературу. Все последующие личности выстроились уже в строй, равняясь на него. Правда, в истории литературы всегда находились и такие личности, которые стремились строй разрушить, скомандовав: «Разойдись!», а затем выстроить его заново, возведя в правофланговые, например, Гоголя… Но сразу же у всех возникало ощущение, что не так стоим!

Представите Христа не в центре «Тайной вечери» Леонардо?! Вот и выстроить иерархию без Пушкина во главе не получится уже ни у кого. Пушкин знал, что слух о нем пойдет «по всей Руси великой». Но он и представить себе не мог, сколько пойдет о нем сплетен и куда только не заглянут его потомки. Мне кажется, что появись он на свет заново, ему пришлось бы стреляться с очень и очень многими.

Какого Пушкина я люблю?

Маяковский, например, писал, что живого, а не мумию. Вересаевский «Пушкин в жизни» мне интересен, но при чтении не оставляет неприятное чувство подглядывания в замочную скважину да еще с злорадным чувством ощущения собственного нравственного превосходства.

Я же люблю Пушкина хрестоматийного. Понимаю, что личность поэта, отразившаяся в его письмах, дневниках и воспоминаниях его современников не должна, да и не может скомпрометировать его творчества, но всегда есть опасность утраты чувства божественного происхождения шедевра и желания мерить жизнь поэта, свою и окружающих «тьмой низких истин». Мне всегда хочется «возвышающего обмана».

Спор с собой, и не только

Недавно читал интервью с самым известным ныне пушкиноведом Валентином Непомнящим в журнале «Фома». По его мнению, о Пушкине нельзя сказать, что он православный поэт, но можно – что он поэт православного народа. Со всеми недостатками, свойственными нашему дикому и великому народу. Гоголь говорил, что Пушкин – это русский человек через двести лет в его развитии. Нынешний русский принимает в год до 18 литров алкоголя, впереди планеты всей по курению, смертности и считает, что прилюдно материться – прилично и достойно. Не слышал с экрана телевизора ни от кого однозначного и публичного заявления: «Сквернословить – грех». Всегда с оговорками. То же и о винопитии. И все это освящается именем Пушкина: «Кто виноват? Пушкин. Поэт во всем виноват». Восславили свободу и получили.

Пушкин это понимал. Он понимал, что его язык «грешный», «празднословый и лукавый», недаром был «вырван» шестикрылым Серафимом. Я считаю правильным, что еще недавно «Гаврилиаду» и барковского «Луку Мудищева» держали подальше от народа, на спецполках.

Десять лет назад по всей Москве к 200-летию Пушкина висели плакаты с его изображениями и с цитатами. И на одном было написано: «Средь шумного бала случайно». А строки-то – великого князя Константина Романова. Или у Сергея Довлатова в «Заповеднике»: «Ты еще жива, моя старушка?» – выдает он экскурсантам машинально как пушкинский текст.
В памяти народной Пушкин заслонил многих.

…Читаю популярного сейчас Захара Прилепина, почти как отчеты о матчах «Спартака» – с интересом и ревниво. Он в предисловии к книге «Я пришел из России», вспоминая пушкинские строки «Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать», говорит, что он, Прилепин, хочет жить, чтобы не страдать и не мыслить. Нашел в себе мужество заявить. Я в свое время не смог, хотя до сих пор помню свое детское удивление: «Зачем жить, чтобы страдать?»

Или вовсю треплют пушкинское высказывание, что он не хотел бы себе другой родины и другой истории! Ладно, себе не хотел, а народу можно бы хотя бы пожелать другой, более милосердной. Тоже не я придумал Пушкину возразить, а Дмитрий Быков, кажется.

У академика, знаменитого филолога Михаила Гаспарова в записках есть зарисовка. Сидит он на конференции,  докладчик цитирует Пушкина: «На свете счастья нет, а есть покой и воля», – и вдруг слышит рядом женский глубокий вздох и бормотанье себе под нос вполголоса: «Господи, разве это не счастье – «покой и воля».

Пушкин живой, пока к его строкам есть такое отношение, как к живым, не окостеневшим и мумифицированным истинам.

Подготовила Т.Криницкая