Понимаю, что «красив, как греческий бог» – не более чем фигура речи. Но единственное, что приходит на ум, когда вижу на улице Константина Сергеевича Яськова, которому недавно исполнилось восемьдесят лет, – именно это выражение.

Детдомовец, ФЗУшник, малолетний работяга на заводе № 550, мастер на заводе ВНИИЭФ.

«Вставай, страна…»

С начала Великой Отечественной прошло почти семьдесят лет. Белоруссия. Город Мстиславль Могилевской области. Детский дом.

Константин Сергеевич помнит, как они, воспитанники, воскресным июньским утром гоняли футбольный мяч. Прибежали девчонки с криками: «Война, война!» «С немцами», – выдохнула  воспитательница.Пережившие такими примерно словами и вспоминают. До сих пор.

Рассказал К.Яськов, как через неделю начались бомбежки, как детдомовцы носили на сборный пункт мобилизованным еду в ведрах, какими «не бравыми» были «бульбаши»-лапотники из белорусских деревень. Как вооружали их деревянными винтовками… И как в июле педагоги уводили деток пешком на восток.

– Однажды после ужина нас построили, выдали каждому по наволочке со сменным бельем, полотенцем и мылом. Четыре группы детей, воспитатели, обслуживающий персонал, коровы, повозки со скарбом в ночь побрели из городка в сторону Смоленской области.

Под утро едва спаслись от очередной бомбежки: два четырехмоторных самолета  низко-низко облетали окрестности. Видны были все мельчайшие детали и предметы в кабинах, а один из летчиков погрозил нам пальцем. Лесом шли четыре дня. Выбрались к полустанку, заняли какие-то открытые платформы и заснули. Нам тогда сильно повезло, что хотя бы они нам достались – больше никакого транспорта не было. Впервые толком покормили в Пензе. Есть хотелось немыслимо, и мы пытались попасть в столовую дважды. В жестком вагоне забрался на верхнюю полку, обхватил руками перемычку и заснул. Говорили, что, пока я спал, троих ребят схоронили – они умерли от заворота кишок. Нас хотели везти на Алтай, но директор добился отправки в Мордовию. Высадили в Торбееве, а на следующее утро на полуторках перевезли в Темников.

«Веселое пенье гудка»?

Понятно, что доля «счастливого советского детства», предназначенная Косте Яськову, досталась кому-то другому.

В сентябре 1941-го два десятка эвакуированных из Белоруссии детдомовцев взяли в саровское ремесленное училище. Набирали таких, кто пошустрее. Через два года, как бы выучив на слесарей-лекальщиков, направили на завод № 550. И стали решать, а кому, собственно, нужны эти одиннадцати-двенадцатилетние «работяги». Вот все от Кости Яськова и отказывались: «Ребенка на такую работу?» Уговорили стать учеником внутренней шлифовки – говорили, мол, и полегче, и хлеба, и других продуктов по карточкам больше, и за вредность надбавка. Деваться некуда, не согласился – наказали бы. Понятно, время военное, о дури типа охраны труда и прочего трудового законодательства кто бы вспомнил! Но шкетов, у которых макушки вровень с тисками, пятипудовые заготовки хоть заставляй ворочать, хоть не заставляй – результат-то один. «Изматывали матрицы для обжимки головной части снарядов. Очень тяжелые, и без помощи мастера не поднять. От такой работы и вечного недоедания в ночной смене меня от обмороков на столе у мастера постоянно нашатырем отхаживали».

Как подростки выживали? Да непонятно, как! «На продуктовые карточки по полгода ничего нельзя было купить, – вспоминает К.Яськов. – Мы их почти все отдавали за столовские обеды. Летом воровали колхозную картошку, морковь, турнепс, горох. Голодно, голодно очень было. Сорок третий год – самый тяжелый. Все, что можно, променяли на картошку. Одежда подносилась, а купить негде да и не на что. Рабочие ходили в лаптях, а мы их еще и подшивали резиновыми шлангами. Спали в чем работали. По телу, особенно по рукам, выступали чирьи от грязи». И за это их звали «негритятами».

– В сорок четвертом к нам в общежитие пришли два парня из заключения (посадили за «карман ржи»). Домой возвращаться они постеснялись, пришли устраиваться на завод. Но через пару месяцев собрали манатки, а нам объяснили, что здесь хуже тюрьмы: там хоть баландой дважды в день кормят и одежку выдают, а на заводе скорей сдохнешь, чем чему-то научишься. И ушли.

Всюду жизнь

Казалось бы, «идет война народная». Нас всю жизнь учили, что все дела и помыслы людские были направлены только на достижение Победы. О себе, мол, не думали. Думали, еще как думали! И находили силы смеяться. И бунтовать, как ни страшно такое предполагать.

К.Яськов рассказал несколько баек из серии «негр смеется, чтоб не плакать». Например, как кременковские бабы дезертира под конвоем привели в поселковую (поселок Саров. – Т.К.) милицию. Везли две бабы что-то сюда на продажу, а дорогу им загородил вышедший из лесу грязный, страшный, заросший мужик, пригрозил винтовкой да в кошелях и начал шарить. Бабы оказались бойкими, когда дезертир нагнулся, одна прихватила его сзади за «слабое» место, другая оружие отняла. Так они его в милицию и отконвоировали.

А еще о том, как зерно из ограбленного балыковского  колхозного амбара нашлось в Сарове, в канализации 31-го корпуса (сейчас там прокуратура). Это был «элитный дом». Хозяев квартир посадили, но вот что непонятно – зачем крали-то, если, не попользовавшись, добычу в канализацию спустили?

Про дисциплину военного времени мы наслышаны. И что нарушать ее, да еще на оборонном заводе, было смертельно опасно, тоже понимаем. Но Константин Сергеевич вспоминал, что у них в первом цехе как-то взбунтовались рабочие. Один токарь не выполнил нормы – и не получил пропуска на выход. А домой нужно было позарез: мать и жена болели, не вставали, да детей двое. Началась ругань, появился директор. Рабочий пытался ему свою нужду растолковать, но директор был неумолим. Тогда мужик схватил снаряд и пошел на директора. Спас ситуацию мастер – перехватил руки токаря. Инцидент закончился мирно и без последствий.

А в конце 1943-го в поселке Саров устроили бунт беспризорники. Проломили голову начальнику колонии и разогнали женскую охрану с деревянными винтовками. Сами же с учебным пулеметом, флагами и плакатами, взятыми в школе, направились в центр поселка, разгромили столовую и склад. Ребят отогнали выстрелами, и они частью разбежались по окрестным деревням, а кто и не успел… Этих согнали в пятиглавку (одна из центральных церквей Саровской пустыни. – Т.К.) и через неделю куда-то увезли. Явно не в санаторий.

Упрямый фрондер

Ветеран Константин Яськов вспоминал, как осваивал ленд-лизовскую технику, чтобы давать несколько норм в смену.

– Был у нас американский шлифовальный станок, поднятый со дна моря после потопления корабля. Подключен уже. Когда никто не видел, я попробовал работать на нем –  результат получился отличный: свои оси потихоньку, по одной, подкладывал сменщику, а ОТК принимал. И начал их почти по сотне в день шлифовать. Заказ завод выполнил, а я стал постоянно работать на этом станке. Премию за заказ начальство поделило, перепало и комсоргу, а я остался ни с чем. Вот надо мной рабочие потешались!

Из-за несправедливости в оплате труда и не стал вступать в комсомол, а потом, соответственно, и в партию. Вспоминал К.Яськов, и как из-за скверных жилищных условий – бараки, что вы хотите! – заболевали туберкулезом, умирали его друзья-детдомовцы.

…Разочаруют нас воспоминания тех, кто ковал сначала Победу, а потом – ядерный щит Родины? Тех, кто в тринадцать лет подтирал сопливые носы заскорузлыми от машинного масла рукавами, тех, которые, чтоб не сдохнуть с голоду, подворовывали на рынке «деруны» (что-то вроде картофельных котлет, но из картошки вместе с кожурой. – Т.К.) у колхозниц, всю жизнь вкалывавших задарма – «за палочку»? Воспоминания без глянца, без ура-патриотического флера, без бодрых маршей, приземленные, а порой неприглядные? Не думаю. Это НАША история. Невместно отрекаться – другой у нас нет.  А тем, кто такую прожил, – поклон земной. И память об Отечественной войне и Победе – то немногое, что сейчас объединяет несостоявшуюся «великую историческую общность – советский народ» и молодых.

«Красив, как греческий бог», думаю всякий раз, когда вижу Константина Сергеевича на улице. Лишь слегка ссутулившегося под тяжестью наград на груди. И под тяжестью прожитого и пережитого.

У Константина Яськова первая запись в трудовой книжке – от декабря 1946 года: «Зачислен в предприятие № 6», а до нее – «Общий трудовой стаж составляет пять лет три месяца. Подтверждено документами». Он и на пенсию ушел с того же завода – с первого, который сейчас называется заводом РФЯЦ-ВНИИЭФ. Из того же цеха, в котором начинал. Отработав полвека.

Т. Криницкая,
фото из архива К. Яськова