Три судьбы
Тема Великой Отечественной войны еще долго будет волновать практически всех россиян, так как не найдется, думаю, семей, которых не коснулись бы военные перипетии отцов, дедов, прадедов. Не избежал и автор этих строк весьма противоречивых эмоций, связанных с рассказами о войне, с судьбами близких и с собственной послевоенной жизнью.
Ужасы войны 41-45-го годов меня практически не коснулись, так как родился я только через год после ее окончания и вдали от мест, где рвались бомбы и снаряды, где горели танки, деревни, люди. Однако судьба сплела меня с троими самыми непосредственными участниками-солдатами, побывавшими в самом пекле военного ада. Эти трое – мой отец, дядя и отчим. Их судьбы, впечатления и рассказы о войне разнились таким причудливым образом, что могут показаться интересными и в моем изложении. И они в немалой степени определили и мою биографию.
Отец попал на войну в 42-м году безусым «скоропостижным» лейтенантиком после училища. Это я узнал от мамы много лет позже своего рождения. Был отец где-то и как-то ранен, дошел до каких-то европейских городов. И это все, что сохранилось в моей памяти от маминых скупых воспоминаний о войне отца. Почему? Все просто. Хорошо известно, что победители 45-го очень надеялись на почет и уважение к ним власти предержащей. Вели себя, разговаривали и судили обо всем соответствующим образом. Известно также, что все сложилось несколько иначе в нашей послевоенной истории. Вот и отец мой за слишком «длинный» язык схлопотал в 47-м «червонец», когда мне только-только исполнился годик. В суете того времени (отца сразу после мая 45-го перевели на интендантскую службу, связанную с разъездами по всей стране) родители не сумели зарегистрировать свой брак, и у меня так и осталась мамина фамилия. Последовавшая после неожиданной смерти Сталина амнистия не столько обрадовала маму, семь лет чего-то молча ожидавшую, сколько обескуражила. Но она так и не отважилась связать свою жизнь с «врагом народа». Глубину чувств и страданий матери я, к великому сожалению, оценить и прочувствовать так и не успел, так как она умерла в мои 17 лет, а в свои 44…
А вот рассказы дяди Гари я мог бы слушать в детские годы сколько угодно. Точнее говоря, это был муж старшей сестры мамы, но я считал и называл его на 100% родным дядей, поскольку других не наблюдалось. Его правильное имя – Гавриил. Однако, к сожалению, я предпочитал его страшным «живым» рассказам совсем другие – лубочные басни из букварей, разных нарядных книжонок и, позже, фильмов «соц. реализма», где русские всегда только побеждали. Дядю Гарю в начале 43-го контузило до полной слепоты, комиссовали, дали скромную пенсию. Со своих трех лет и до самого юношеского возраста я был его постоянным (в меру школьных свобод) поводырем, так как три его дочурки больше любили возиться с куклами и глазастой веселой мамой. С дядей Гарей мы разносили по односельчанам отремонтированные его умелыми руками сандалии, ботинки, валенки. Везде ему, расплачиваясь, преподносили «фронтовые» стопки, а мне доставались дешевые конфетки и обрывки его военных впечатлений. Когда я уже окончательно убыл из Пензы в Арзамас-16, дядя Гаря тоже окончательно (не из-за меня, разумеется) и совсем «по-русски» спился и умер в 59 лет, оставив дочерям какие-то три медали за выигранную и ценой его зрения войну.
В восемь лет у меня случился отчим. Я с этого возраста уже многое понимал и оценивал так, как учили в школе. Поэтому хорошо помню, какой стыд поднимался в моей детской душе за рассказы о войне маминого сожителя. Подвыпив после нелегких плотницких дел на селе, он делился с мамой (и со мной, понятное дело) тем, как берег свою драгоценную жизнь под каждой кочкой, в каждой ямке при всех атаках своих и врага. Явно хвалился тем, что за всю войну не убил ни одного немца, стреляя при необходимости в небо. Обосновывая, правда, все это своим православием и заповедью «не убий». Однако я что-то не припоминаю его усердных молитв даже перед немудрящими домашними иконами. Мама с ним так и не ужилась, последние 3 года доживала лишь при мне и сестрах. А не состоявшийся отчим умер все от того же пьянства спустя пять лет…
Вот такие разные судьбы на моем пути родила или исковеркала самая кровопролитнейшая война 20-го века. Не дай Бог ей повториться.
Н.Анохин
Прошу прощения, всё-таки у меня было правильно: «…уважение к ним ВЛАСТЕЙ ПРЕДЕРЖАЩИХ». Можно было справиться у сведующих…
не понял: так дядя Гаря тоже рассказывал что-то отличное от букварей? что?
Что именно, к сожалению, не припоминаю (непременно бы рассказал!). Остались только ощущения того, как долго и ярко хранились в памяти у дяди ЗРИТЕЛЬНЫЕ впечатления взрывов, разрывов снарядов, почти видимые свисты осколков. Хотя прошло к тому времени больше десяти лет, и он уже сжился со своей вечной ночью…
Считаю, в данном случае правильнее было бы «власть предержащих».
прикольно, три варианта, и все на первый взгляд првильные: в одном случае подлежащее, в другом сказуемое.
Други мои, вынужден вас огорчить. С вами можно согласиться лишь в единственном случае – если изменить всё словосочетание, например, так: «власть передержавшаяся». В нашей богатой истории и такое определение имело место…
А фразеологизм «власти предержащие» с 19-го века изменениям не подвергалось, и вам, мои дорогие, это не под силу пока…
> А фразеологизм «власти предержащие» с 19-го века изменениям не подвергалось, и вам, мои дорогие, это не под силу пока…
Именно, поэтому не надо его пытаться менять.