Буквально по соседству, совсем рядом с нами, в городе живут удивительные, с настоящим русским характером и золотыми руками, по-своему уникальные люди. Мы даже и не подозреваем – до какой степени.
На встречу с Марией Шемяковой я шла по совету директора городского музея Нины Остриянской. Это она рассказала мне о том, какая Мария Федоровна рукодельница и искусница – выткала вручную, стежок за стежком, простой медицинской иглой множество ковров, да еще краевед-повествователь удивительный. Все правильно. Так оно и есть – искусница и рассказчица… Только вот что еще поражает: этот с виду обычный, простой человек без какого-либо высшего образования умеет точно формулировать свои мысли, четко обозначать проблемы, а уж памятью в свои 76 обладает феноменальной. Ну просто саровский самородок-историк.
В 2009-м местные краеведы, которые послушали ее уникальные по достоверности рассказы о жизни города в войну и послевоенные годы, ахнули: «Да вам все это нужно срочно опубликовать!» После чего и вышла в Сарове всего в 300 экземплярах книжица-брошюра Марии Шемяковой «Саров моего детства». А посвящалась она сгинувшему без вести на войне в 1944-м отцу Федору Ивановичу Бисяеву. Издала ее на собственные сбережения.
И книга вмиг разошлась среди горожан. Потому что таких доскональных воспоминаний о Сарове той поры никем еще не было опубликовано. А рассказывается в ней о том, как выглядел тогда город с главной улицей Сталина и насколько тяжело жили многие саровчане в капелюшечных холодных и темных, с окнами-«бойницами» кельях монастырских зданий, которые в то время были пронумерованы по корпусам. Домов и квартир тогда и в помине не было.
Помнит Мария Федоровна и как взрывали красивейшую, не сравнимую ни с каким другим храмом церковь-пятиглавку –
собор Успения Пресвятой Богородицы. Много сказано нелицеприятного и в адрес некоторых местных военных начальников и руководства одной из школ (хотя многих учителей до сих пор вспоминает с благодарностью), которые не только не помогали семьям фронтовиков, но и всячески пренебрегали детьми-сиротами, откровенно называя их голью перекатной и безотцовщиной. Написано здесь и о солдатках-«журавушках», стойко ждущих своих мужей с войны. Свою книгу мастер-художник проиллюстрировала собственными и очень подробными рисунками монастырских строений той поры и даже подробной картой поселения.
Украденное детство
Это теперь у Марии Федоровны своя квартира, убранная рукодельными коврами, подушечками, салфеточками, с расписными нарядами кукол на комоде. Впечатление – будто бы заходишь в музей народного творчества. И понимаешь, сколько кропотливого ручного труда затрачено на все это убранство. А в детстве счастья-то судьба Марусе отмерила с гулькин нос. Почувствовала радость лишь в первые месяцы приезда в Саров, и было это незадолго до войны, когда семью ее отца, занимавшего должность начальника полит-отдела в военизированной охране, разместили на втором этаже 24-го корпуса монастыря. В комнате – хирургическом кабинете больничного помещения с большим окном на запад – даже плита имелась. Здесь было светло и уютно. Мать, отец и четверо детей вполне умещались. Позже отец привез еще своих родных. Но жили дружно и как-то весело, а самое главное – сытно. До настоящих невзгод, тесноты и голода еще оставались месяцы. В мае 1942-го отец вызвался на фронт добровольцем. Скопленные денежки, а зарплату он получал целых 450 рублей в месяц, положил на сберкнижку и написал жене доверенность. Был уверен, что это хорошая подмога семье на черный день. Но, увы, жена поначалу не смогла найти доверенность (потом-то дети отыскали, да было поздно), когда стало совсем нечего есть, малограмотная женщина то и дело приходила в сберкассу с просьбой выдать ей хоть 50 рублей на пшено. И вот однажды сотрудница единственной на весь город сберкассы «сжалилась» –
дала свои 50 рублей взамен сберкнижки, а попросту обокрала бедных людей… Семью Бисяевых из шести человек после ухода отца на фронт сразу же из просторной комнаты выселили в девятиметровую темную келью монастырского корпуса. И началась нищая жизнь одинокой женщины-солдатки со старой бабушкой и четырьмя детьми на руках. Когда кушать стало совсем нечего и ребятишки начали пухнуть с голоду, 11-летнюю девочку мать отдала в няньки за еду: «Иди, Марусь, там хоть покормят».
– Мой муж, Николай Шемяков (жил в соседней келье), тоже с детства трудился. А все мои сестры и я вечерами при лучине помогали матери прясть шерсть. Мы ее, жесткую, нечесаную, теребили, мать пряла, а две соседки вязали фронтовикам носки и двупалые варежки. Еще мама стирала в домах обеспеченных саровчан, мыла и убирала за отходы на кухне ФЗУшников и за требуху и кишки – на бойне скота. Так и подрабатывала наша голубушка. А однажды мама увидела, как в яму закапывали дохлую корову. Ночью мы с ней тайком вытащили из туши животного потроха и скорее направились мыть их в Саровке. Утром наварили два ведерных чугуна и наелись от пуза без всякой соли, ее тоже у нас не было. Теперь, когда иногда прохожу мимо места, где была эта яма, вспоминаю вкус той «еды».
Мы ищем тебя, отец!
Тем людям, которые привыкли трудиться с детства, непонятно, как это можно часами просто сидеть сложа руки, ничего не делая. В шестиметровой келье по соседству с семьей Бисяевых жила Нина, освобожденная заключенная, отбывшая срок по статье 58 (эту статью называли «за измену Родине»). В Сарове работало тогда немало таких людей, которые за неосторожные слова ссылались в лагеря. Например, лучший в СССР архитектор И.Афанасьев, тоже саровский заключенный, о спроектированном им же автозаводе в докладе начальству как-то упомянул, что в загранкомандировке видел, какими станками капиталисты оборудуют свои заводы, а на этот все старье свезли. Реабилитировали архитектора только в 1953-м, а позже даже извинились, когда уж он смертельно болен был. А Нина, простая женщина, так и вовсе по глупости «загремела»: подружкам сказала как-то, что у немок прически красивее. Подружки-то и донесли на нее как на шпионку.
Так именно рукодельница Нина и обучила Марусю ремеслу: иглой для переливания крови ткать ковры. А уж выдумки девушке было не занимать. Распускала старые вещи (ниток-то негде было взять), подкрашивала их чем могла и создавала засмысловатые сюжеты на полотне грубой ткани. Вот и теперь в ее комнате ковры с изображением Ромео и Джульетты, нежной девочки-ангела, пасущегося на поляне олененка, ярко-красных снегирей на засыпанных снегом ветках и даже птиц в восточной манере на фоне большого круга заходящего солнца.
Это увлечение, или даже страсть к рукоделию, в 2002-м привела ее на передачу «Поле чудес», куда она отправила ковер в виде кроссворда, а потом и на передачу «Сам себе режиссер», где ей даже удалось заработать приз – телевизор.
В сегодняшней жизни Маруси, а точнее Марии Федоровны Шемяковой, все неплохо: муж работал во ВНИИЭФ инженером-испытателем, а теперь на пенсии, заботливые дети и жизнерадостные внуки. Но не дает ей по сей день покоя мысль: вот ведь так и не узнала в подробностях истории с отцом. Ну почему вдруг на военной кинопленке он мелькнул как рядовой солдат, ведь уходил добровольцем в должности начальника?
Кадр, где отец в простой солдатской гимнастерке и каске, Мария Федоровна увидела в передаче Светланы Сорокиной, когда та еще работала на НТВ. В военкомате этот факт объяснили так: вероятно, стал, как и многие другие в первые годы войны, окруженцем и попал в штрафбат. Писала запросы на НТВ и в «Жди меня» с просьбой помочь, но ответа ниоткуда до сих пор нет.
Пока работала над этой публикацией, много раз по «электронке» пыталась выйти на сайт «Мемориал» Центрального военного архива. Несколько дней данные о рождении и звании Бисяева упрямо «забивала» в предложенные там окошки поиска. Но все безрезультатно – ответ один: данных нет.
Может быть, кто-то из читателей подскажет, как помочь Марии Федоровне, куда обратиться? А в последнем телефонном разговоре Мария Федоровна призналась, что уж и Путину письмо отправила. Да что толку, запрос опять переправят в наш военкомат, а там все, что знали, уже рассказали.
Б. Аполлонова, фото автора