«Поначалу мне немцы даже… понравились», – рассказывает Иван Никифорович Шепшелев, встретивший 1941 год четырехлетним ребенком. – Регулярная армия шла вся такая добротная, подтянутая. Никого не обижали (у нас). Это потом стали злобствовать гестаповцы да наши же полицаи. Ой как злобствовали… Люди каждый день пропадали…»
Родился Иван Никифорович 1 августа 1937 года в Белоруссии, в деревне Кошара. В семье работящей и небедной. Из детишек в семье еще одна сестра была…

Блицкриг

– Казалось бы, что можно запомнить в таком возрасте? А я помню…
Первый раз увидел немца: выхожу из дому, а он сидит на крыше с автоматом. Я сначала остолбенел и глазам не поверил, а потом смотрю – по улице орудия едут, и много-много немцев… Тогда они были в эйфории, должно быть, радовались блицкригу. Увидели меня, стали подкидывать вверх тормашками и насовали полные карманы конфет и печенья. Я прибежал домой, вывернул карманы и побежал к ним обратно… Тогда они подарили мне духовую трубу, которую потом у меня пытались отобрать мальчишки постарше. А отец ее распилил, чтобы никому не досталась.

Детские «забавы»

– Потом из дома нас выгнали, жили в землянке, потом вернулись, стали жить в пристройке, как многие…
Немцы в нашей избе развесили трехцветные фонарики, на которые я положил глаз и однажды их стащил, а вместе с фонариками прихватил гранаты-лимонки. Фонарики развесил на печи, а гранаты стал разбирать на части… Все пытался сорвать чеку, да силенок не хватало. Тогда стал обрезать хлястики ножницами… Шуму было много. После этого немцы стали запирать двери на амбарный замок.
Отца они, помнится, уважали, только порой заходили к нему в поисках спиртного – «вотка, вотка», на что он им разводил руками – «вассер, вассер» (вода).
Однажды был такой случай: пришел как-то к нам немец – «яйко-яйко», а у меня было что-то похожее на воспаление легких – температура под 40. Немец сразу захлопотал: «Киндер кранк? Киндер кранк!» Прибежал, сделал мне водочный компресс, растер, даже прижимал к себе, и… признаюсь, я пошел на поправку.

«Хальт! цурюк!»

– Потом… Как в страшном сне. Где-то это было в 44-м, нас загнали в вагоны и сначала повезли на станцию, а потом погнали по большому шляху. За руку меня вела сестра, а на шее болтался мешочек с сухарями, которые мы грызли целую неделю и тем спасались. Помню, сосед, когда нас угоняли, дал нам немножко меду, и я ужасно заревел, когда меня за язык укусила пчела…
Мы шли по шляху долго-долго. Матери несли детей на руках. Одна настолько обессилела, что разжала руки и уронила ребенка на землю. Дитя тут же застрелили, а мать ударили прикладом…
Так нас загнали в концентрационный лагерь Азаричи, в котором предстояло пробыть три месяца…
Есть не давали, мы ели то, что под ногами. За три месяца все отощали, хотя и не так, как показывают в хрониках, но сильно. Как сейчас вспоминаю – бросят нам булку, все кидаются, кто успеет ухватить, тому повезло. А бывало, что булки минировали… К проволоке подойдешь близко, тут же вскидывают автоматы: «Хальт! Хальт!» – долго потом в ушах этот крик стоял. Много людей в лагере сожгли и расстреляли. В Азаричах за время войны было уничтожено 350 тысяч человек.
Нет, у нас не брали кровь. Вот на станции Красный Берег стоял детский дом – там у детей брали. Всю до капли. А тела бросали в колодец. Он быстро наполнился…
Нас освободило наступление наших войск. Мы радовались тому, что все живы, что отец на фронте, что скоро кончится война. И пошли домой…

Когда ж, оно, проклятое, кончится?

– Да, отец к тому времени был на фронте и вернулся лишь через два года после Победы – не сразу его демобилизовали.
А пришли в родную Кошару истощенные и измученные, не узнали собственную избу – пола нет, окон нет. Сеять-сажать – лошадей нет. И было все так, как описывают старые учебники истории: женщины впрягались в упряжь, а единственный мужик – одноногий Пашка – пахал на них землю. Свой участок вспашем, идем на соседский.
Оружия в лесах было – море. У меня одного было все, что душе угодно, – от снайперской винтовки до пулемета. Мать все это разбивала о дверной косяк со словами: «Когда ж оно, проклятое, кончится?!» А оно все не кончалось – мы тогда, шалопаи, сделали что-то типа пруда, нашли два штабеля тротиловых шашек и, недолго думая, все это взорвали… Прежде залегли в канавке, но все равно не ожидали такого эффекта: получилась воронка метров 30 в диаметре, в домах ближе к лесу стекла повылетали… Помню, возвращаюсь домой, а отец на крыльце стоит и ремень о голенище пробует… Отцы, у кого живы были, тогда не один ремень о нас обхлестали… Что делать – мальчишки! От такого баловства и пропадало нас много… Погиб на Святом озере во время «взрывных опытов» 17-летний парень-заводила…
Потом дом наладили – мы все труда не боялись, всегда умели хозяйствовать. У нас до войны все было – поросята, куры, гуси, корова. И тут кое-чем пообжились.

Пожарникам начальник

– После школы учился в Ленинградском пожарно-техническом училище. А потом уж направили меня инспектором – командиром взвода в Москву-Центр-300. В 67-м поступил на факультет Высшей школы МВД СССР. С отличием защитил диплом. Почти тридцать лет работал начальником пожарной части № 4.
Из пожарной своей практики Иван Никифорович особенно помнит один случай: вызвали пожарную машину, потому что горело двухэтажное общежитие. «Я на второй этаж забрался по трехколенной лестнице, стал будить девчонок, а помещение уже задымлено, они плохо просыпаются. Одну взвалил на плечо, а она полная, я под тяжестью так и согнулся, ноги подкашиваются, ну ничего, вынес ее. Она же, как была в рубашонке, присела и плачет: «У меня в чемодане нужные документы!» – «А где чемодан?» – «Под крова-а-атью!» Полез на второй этаж, достал чемодан. Пока лез, чемодан открылся случайно, а в нем оказались… шпаргалки!»
Вот так вот. А вообще много случаев всяких было – и у нас, и в Ленинграде, всех не припомнишь.
Оба сына у меня военные. Старший – подполковник, в Москве живет с семьей. Младший здесь, на нашей заставе – старший прапорщик. Две внучки. Младшая мечтает стать военной…»
«Даже жена – военный фельдшер», – добавляет, улыбаясь, супруга Мария Николаевна. И говорит, что муж ее – настоящая каменная стена. Руками все умеет делать. Дачу сам построил, в доме тоже все его руками собрано.
И сыновей воспитывал по-мужски, в строгости, но никогда руки не поднимал. И семья никогда ни в чем не нуждалась…
И.Егорова