Александру Наумовну Литвинову в городе знают как образец домовитой жены. Даже профессии у нее всегда были что ни на есть женские.

В юности Шура была фронтовой медсестрой, а в мирной жизни больше сорока лет учила детей в кружке домоводства при Доме пионеров и в школе № 5 кроить, строчить, обметывать.

Муж Александры Наумовны – Дмитрий Васильевич Литвинов – был образцом аккуратного и добросовестного врача. Коллеги говорят про него: «Даже для медика он был воплощением здорового образа жизни. А врачом был от Бога!». К сожалению, был. Потому что в этом году в возрасте 86 лет фронтовой, а впоследствии военный и гражданский врач, отец троих детей, уважаемый горожанин ушел из жизни.

Однополчане

Александра Наумовна показывает мне боевые награды мужа: «За боевые заслуги», «За победу над Германией», орден Отечественной войны II степени.

Моя собеседница была медсестрой в армейском госпитале, который находился лишь в десяти километрах от передовой, и сама имеет ордена и медали, но о своих заслугах больше молчит, взгляд переводит на фотографию мужа, а разговор – на него же, с кем в этом году отметила бы 65-летие совместной жизни:

«Мы с Димой были чем-то похожи. Помню, столкнемся в условиях госпитальной суеты. Я ему: «Ты что покраснел?» А он: «На себя посмотри…»

Потом, через много лет Дима с Шурой уже солидная семейная пара, имеющая троих детей и четырех внуков, приезжала в Свердловск, на встречу фронтовиков, где формировалась 70-я армия. Подружки-медсестрички и наговорились, и наплакались. С радостью узнали, что несмотря на тотальный дефицит мужчин, многие нашли свое счастье. Какие-то пары женились еще в госпитале. Кто-то на гражданке устроил жизнь. Зоя Громова вышла замуж за простого сухоложского парня. Он на встрече фронтовиков был с ней. Все смотрел на нее влюбленно и даже плакал: «Я Зоюшку всю жизнь на руках носить буду – она с фронта девушкой пришла…»

Мамин сын и уралочка

Впрочем, это потом. А началось все в 1944 году, до этого и у Шуры, и у Димы были свои фронтовые дороги. Дмитрий, ворошиловоградский парень, начал фронтовой путь 8 августа 1941-го под Харьковом, в зенитно-артиллерийском полку. А Шура, девушка из уральского городка, работала медсестрой в одном из хирургических госпиталей Центрального фронта.

«Перед тем как попасть к нам, Дима просился на передовую. Ему отказали и послали фельдшером в наш госпиталь. Это тоже не сахар – линия фронта совсем близко. И мы часто попадали под минометный обстрел… А в Модлине (Польша) попали в уличные бои – тогда капитан Симонов погиб, а нашего старшину ранило в живот. Что говорить, войну мы видели наяву – у нас в госпитале постоянно было 1000-1200 раненых, а во время Курской битвы доходило до 3000. Не хватало мест, раненые лежали под каждым деревом, многие умирали на глазах. Особенно – бойцы с черепными травмами, ранениями в живот… Привозили обугленных, умирающих танкистов с головешками вместо рук, и мы, плача, стремились оградить их от мух, которых в весеннее-летнее время было жуткое количество…»

Вот в таких условиях и встретились двое молодых людей. «Мамин сын» – звали медсестры кудрявого, подчеркнуто аккуратного фельдшера, на которого, впрочем, они же и заглядывались… Шура с первого взгляда поняла, что это ее суженый. Но перед тем как встретить свою единственную в мире любовь, Шура чуть не умерла от тифа…

Тиф

Александра Наумовна рассказала об эпизоде из военной жизни. В 43-м весь Центральный фронт переболел тифом. С февраля по июнь армии стояли в обороне, а весна была дружной и полноводной. Солдаты голодали (тылы завязли в грязи), сидели в мокрых окопах чуть не по колено в воде.

«…Мы как могли защищались от вшей: перевязывали запястья, колени, волосы бинтами, пропитанными мылом «К». Но все равно медперсонал болел сыпняком. Когда доставляли раненых из окопов, у них в каждом шве, в валенках, в гимнастерках были серые, хвостатые, отвратительные до ужаса тифозные вши».

Вот однажды Шура во время работы и сняла с виска такую вошь. Похолодев, поняла, что обречена. Ровно через одиннадцать дней она встала утром с лежанки, надела шинель и… свалилась в бреду. Двенадцать дней лежала с температурой 40 и сменяющими друг друга видениями. Ее носилки стояли рядом с носилками больной медсестры-подружки. Между ними стоял стул, на который фельдшер периодически ставил слегка розоватый раствор глюкозы.

Каждый раз, когда выздоравливающая Люба брала эту склянку, Шуре начинало казаться, что это черти с красными языками пытаются пить ее кровь. Она вставала, переворачивала носилки подруги и… когда приходила в себя, обнаруживала разлитую глюкозу, плачущую на полу Любу и… снова впадала в беспамятство.

Шуру в один из дней даже чуть не похоронили, но когда стали стаскивать платье с «тела», чтобы обтереть его марлей, девушка так завизжала, что стало понятно – жить будет!
Выздоравливающие медсестры встречали друг друга исхудавшими до костей, но радостными от того, что все живы. Но выздоровление для многих было условным. Шура потом еще получила осложнения в виде крупозной пневмонии. Долго восстанавливалась из-за плохой пищи (ели перловку да картошку), усталости…

Воспитание чувств

Поженились Шура с Димой в сорок пятом, когда после Победы госпиталь стали расформировывать. Медсестер, фельдшеров и врачей отсылали в разные части, вольнонаемных санитарок отправляли по домам. «До сих пор их жалко, прошли с нами через все тяготы армейского госпиталя, а статуса военнослужащих не получили, никакими льготами не пользуются».
Диму с Шурой буквально привели в ЗАГС друзья, весьма справедливо рассудив, что они созданы друг для друга.

«…Дима никогда не повысил на меня голоса, всегда говорил: лучше моей жены нет никого…» Причем это утверждение порой вызывало любопытство, что это за чудо-женщина, очаровавшая такого видного и по всем приметам порядочного мужчину. Дмитрий Васильевич на своем восьмидесятилетнем юбилее признался, что за всю совместную жизнь с Шурой влюблялся в нее три раза, причем каждый раз, «как в первый раз», открывая в собственной жене новые исключительные черты.

«А вот я… Когда у нас только родилась первая дочь, мы приехали к Диминой родне, и как-то раз свекровь услыхала, как я раздраженно ответила на какой-то вопрос мужа. Она улучила момент, позвала нас обоих и сказала очень спокойно: «Митя, ты женился по любви, так, будьте добры, живите так, как мы с папой прожили нашу жизнь». Мне стало не по себе, поскольку я усмотрела в этом прямое указание матери сыну: «Сынок, перевоспитай жену!» С тех пор я не давала поводов для поучений.

И с сестрой мужа, которой поначалу Шура не глянулась из-за своей послевоенной подростковой худобы, установились прямо-таки задушевные отношения. Дуся уже потом, любуясь невесткой, звонко звала маму: «Ну подывысь, яка Шура у нас гарнесенька!»

Дальше

После войны Дмитрий и Александра жили в Чкалове, в Омске, Выборге, Сухуми… Везде, куда направляли на службу главу семьи.

В 1954 году Дмитрия Василь-евича направили в наш город в в/ч 3274, где он работал зубным врачом (специалистом был первостатейным – «Димины пломбы до сих пор стоят!»), одновременно учась на заочно-очном отделении Московского стоматологического института. После института демобилизовался из армии и работал врачом, потом заведующим стоматологией, заместителем начальника и наконец, начальником МСЧ-50.

После ухода на пенсию вел большую просветительскую работу, руководил «Санпросветкабинетом». Читал лекции о вреде курения. В школах, профтехучилище – везде Дмитрий Васильевич наглядно изображал последствия искренне ненавидимого им вредного занятия и умел убеждать ребят в несомненных плюсах свежего дыхания и здоровых легких. Слушая Александру Наумовну, понимаешь, насколько полезными для современных школьников были бы эти беседы.

Хоронили Дмитрия Васильевича Литвинова, полковника в отставке, 9 мая с военным оркестром, с салютом. Александра Наумовна говорит, что не ожидала таких почетных похорон и такого числа уважаемых людей… И хотя боль потери невозместимо велика, не устает повторять: «Я прожила самую счастливую жизнь. И только сейчас понимаю до конца, какой это был человек!»

И.Егорова,
фото А.Виноградовой
и из семейного архива